- Идут, - выдохнул Зигфрид и я увидел что к нам спешат три человека.

Они выглядели очень по-разному, но в походке каждого чувствовалось еще не утихшее напряжение битвы и усталость людей, выполнивших намеченное. Справа шел Федор, легендарный русинский советник, а по сути - правитель Земель Русинских. Больше всего меня в нем поразили глаза. Это был взгляд разумного хищника, волка, способного контролировать собственные инстинкты, но не перестающего от этого быть волком.

Я все никак не мог понять - где же еще я видел такое выражение глаз. И наконец, вспомнил - и содрогнулся. Таким же взглядом на нас иногда посматривал и Сент, мой новоявленный папаша. Получалось, что и я унаследовал эту его черту. Не зря Хельга иногда говорила мне после наших любовных игр: "Не смотри на меня вот так. Я тебя боюсь". Надо будет потренироваться, что ли, раз уж такая разудалая жизнь у нас начинается…

В середине троицы двигался Изъяслав. Взгляд его был направлен на Зигфрида и тот тоже, не отрываясь, смотрел на своего извечного противника. Удивительно, насколько похожи были эти два человека. Похожи во всем - от посадки головы до манеры двигаться, и почему-то я был совершенно в этом уверен, хотя никогда не слышал русинского воина - манеры говорить. И замыкал цепь некто…Или нечто…Короче, это был ярмарочный клоун, в одежде, от которой пестрило в глазах.

- Приветствуем вас - начал Изъяслав.- Я командующий войсками русин Изъяслав, это советник князя всея Руси Федор, а это воевода Кузьма Прутков. А кто вы?

Вот это да! Этот селезень - русинский воевода? Я сразу вспомнил студенческий анекдот про сбежавшего из ярмарочного балагана сторожа, и львов, которые, похоже, что-то недоговаривают. Глядя на воеводу Кузьму, я почувствовал, что русины отличаются от нас куда больше, чем я раньше думал. В Фатерлянде ему не только войска водить, но и пиво разливать в пивной не доверили бы.

- Так, - заметил Федор во взгляде которого мне показалось какая-то подозрительность, - кого нам благодарить?

- Я Зигфрид Брауншвейгский, - взял себя в руки наш бравый командор, - этот парнишка Шамтор, это Хельга и Мойша Иванов…

Последовала короткая пауза. Все присутствующие посмотрели на Любаву, недоумевая, кто она и почему Зигфрид ее не представляет. Наконец, сама Любава, поняв, что ситуация становится двусмысленной, представилась.

- Я - Любава.

Вот тут снова вступил Зигфрид, улыбнувшись уголком рта.

- Да, да. Это - Любава. Она дочь Вечевара, нашего нового союзника. Надеюсь, Федор, Велимир ознакомил вас с ситуацией?

- О да. - также скупо улыбнувшись, ответил Советник.

Его сопровождающие недоуменно воззрились на него, но, не дождавшись комментариев, отвернулись.

- Леший… - покачал головой Федор, - первый раз вижу чтобы лешие на змеях летали.

Мойша что-то буркнул в бороду, явно нелицеприятное. Что такое с ним происходит? Еще во время боя я заметил, что обычно сдержанный лешак перегибался из корзины и что-то яростно кричал вниз, особенно, когда мы пролетали над позициями леших.

- Подожди, - внезапно словно что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу Федор, - знакомые имена. Вы - бригада? Та самая, что по Муромским лесам ходила?

- Да это мы, - кивнул Зигфрид.

- Что делается, - Федор покачал головой, - мы союзники! А ведь не так давно я хотел вас… - он сделал характерный жест руками, будто скручивая кому-то невидимому голову.

- Ну да. А получилось, что мы вас… - Зигфрид сделал похабный жест двумя руками и корпусом и захохотал.

Федор немного подумал и присоединился. Спустя несколько мгновений хохотали уже все. Отсмеявшись, советник продолжил:

- Ну, ничего, мы нашим бойцам невидимого фронта пансион по утрате боеспособности уже назначили. Так, значит, вас послал…

- Хранитель Сент,- ответил Зигфрид, - вас должны были предупредить, что летим именно мы. Велимир…Кстати, а где он?

- Нет его, Велимира нашего дорогого, - тяжело вздохнул Федор, но мне почему-то показалось что вздох вышел у советника каким-то неискренним, - Велимир геройски погиб.

- Как погиб? - мы переглянулись.

Хельга присвистнула. Зигфрид выпрямился, будто палку проглотил. Леший, наоборот, понурил голову. Я снял шапку. В общем, все, как бывает, когда слышишь о смерти знакомого тебе человека. А вот реакция Любавы заслуживает особого слова. На ее лица была видна из последних сил подавляемая улыбка. Мне показалось, что она еле сдержала желание пуститься в пляс.

Что же такое делал с ней покойный Велимир, что она его так ненавидит? И где-то на задворках сознания у меня затеплилась мысль: "А ведь ты мог быть не с Хельгой, а с ней. И что бы она сделала с тобой?" я мысленно еще раз поблагодарил Мойшу за ту, кажущуюся теперь такой далекой, беседу на болоте, где он предостерег меня от увлечения Любавой. Что ж, ведьмы не способны любить. Запомни это, старина Шамтор. И не верь больше любовным морокам.

- Погиб как герой, - повторил Федор, - но это война. На ней убивают, знаете ли. Что ж, я рад, что вы пришли нам на помощь вовремя. Сейчас вы поступаете в распоряжение Изъяслава. Отдыхайте. Вас накормят и выделят палатку рядом с командирскими. У нас есть время немного зализать раны и обдумать, что нам надо делать дальше. Вы можете связаться с Сентом? Так ведь?

- Да, - кивнула Хельга.

- Тогда завтра мы проведем сеанс связи. Нам есть что обсудить. А теперь извините, вынужден удалиться, дела. Еще раз вам спасибо.

Кивнув Федор удалился вместе с воеводой, оставив нас наедине с Изъяславом.

- Зигфрид Брауншвейгский, - пробормотал тот оглядывая нашего командира со всех сторон, - так вот ты какой. А ты знаешь, что пока ты - единственный в Лагенвельте человек, который был очень близок к победе надо мной. Я не хотел бы вновь схватиться с тобой на поле боя…

- Правда?

Я чуть не расхохотался. Наш начальник зарделся как маковый цвет.

- Значит, будем стоять заедино. Как друзья. - резюмировал Изъялав и хлопнул Зигфрида по плечу, - Прошу вас отобедать со мной.

С этими словами он скрылся в шатре а за ним последовали и мы. Честно признаюсь, тот пир помню очень смутно. Изъяслав и Зигфрид произносили в честь друг друга бесчисленные тосты, вспоминали какие-то моменты прошедших битв и прочие странности. Больше всего мне врезалось в память то, как мы пили какой-то местный напиток невероятно обжигающий горло. С маленькой чарки твой язык начинал заплетаться. А еще мне запомнились грустные глаза Мойши, весь вечер в одиночестве просидевшего в углу стола и словно пытавшегося в чем-то самого себя убедить.